День близился к завершению, постепенно расфасовывал людей по увеселительным заведениям или по уютным квартирам. Одлас собирался выбрать второй вариант. Который раз он задерживался на работе и ощущал себя после трудового дня как выжатый лимон. Хотел донести себя до дома и свалиться на койку, проспать часов десять к ряду, а лучше двенадцать, чтобы наверняка, чтобы хоть ненадолго забыть о трудностях будней следователя, вернее, его помощника. Но стоило раздаться одному звонку, как Лёфгрен сразу же изменил своё направление – от дома к какому-то бару в центре города. Райли Ллойд, относительно недавний приятель, успел обзавестись внушительным влиянием на норвежца, на его просьбы увидеться или пропустить в баре стаканчик другой Одлас почти никогда не отвечал отказом. Вот и сейчас он ехал на встречу к другу, хоть и устал до чёртиков, но зато ему пообещали неплохую живую музыку. Знал, как подкупить.
Припарковав машину мужчина еще несколько минут просидел в салоне, уткнувшись лбом в руль. Еще один неудачный день в копилку неудачных рабочих дней, у босса, Бакстера Кинни, настроение скакало от плохого до крайне ужасного, из-за того, что его дело не продвигалось ни на йоту. На него наседало начальство, отчего он отыгрывался на Лёфгрене, а тот в свою очередь отыгрываться ни на ком не мог. Оставалось только с головой уйти в работу и делать вид, будто он не замечал беспричинных нападок Кинни, даже не смотря на то, что делал всё, что от него требовали и немного больше. Очередной тяжелый вздох, очередная попытка привести мысли в порядок. Он, наконец, вышел из машины и двинулся к входу в бар, но вдруг остановился, не дойдя до двери буквально пару шагов. Встал как вкопанный, чувствуя, как резво забилось сердце в груди, просто так, с ничего. Этот момент не поддавался объяснению, как бы Одлас не пытался его расценить. Похожее смущающее чувство как то, что одолевало, когда ему поступил анонимный звонок от «доброжелателя». От бестолковой минуты зависания его спас звонок Ллойда, наверняка уже заждался. Отвечать норвежец не стал, всё равно бы не разобрал слов друга, потерявшихся в звучании музыки и галдежа полупьяных компаний, собравшихся в баре. Лишь поспешил зайти внутрь.
Народу было не протолкнуться, это напрягало. Долго торчать здесь он не вынесет. Еле протиснувшись к барной стойке, Лёфгрен обнаружил за ней своего друга, застолбившего ему место рядом с собой.
- Чур за выпивку платишь ты, - тут же выпалил Райли, широко улыбаясь и похлопывая друга по плечу. Он коротким жестом показал бармену, чтобы обновил его бокал и принёс добавки. – Как у тебя дела-то?
Взгромоздившись на высокий стул, полубоком, лицом к Ллойду, Одлас только многозначительно развел руками, прекрасно зная о том, что его поймут верно. Так и случилось. Приятель понимающе кивнул и протянул то ли для уточнения, то ли для чего-то еще, душераздерающее  «работа?», а потом тихо усмехнулся, подвинув норвежцу бокал с виски. О работе они говорить не любили, по крайней мере Одлас точно не любил, потому что обычно всё скатывалось к тому, что он жаловался на Бакстера и на то, что последнее время губит свой потенциал на бумажную волокиту вместо того, чтобы работать нормальную работу. Но сейчас всё было иначе. Сделав небольшой глоток и слегка поморщившись, он тихо вздохнул, отмахиваясь
- Всё ерунда. Просто устал немного, - он, наконец, смог расслабиться и отвлечься на музыке, заполнившей помещение. Приятное джазовое звучание привлекло внимание Одласа к сцене, живая музыка и вправду имела чудодейственное свойство, было слышно, как музыканты старались и выкладывались на полную. На мгновение он даже забыл о своих недовольствах и усталости, о том, что буквально недели полторы-две назад его чуть не подстрелили на работе. О многом забыл, если говорить в целом. Просто молча сидел с другом, пил виски и вслушивался в тягучую мелодию, иногда поглядывая в сторону сцены. Ему нравилось смотреть на эмоции, на чувства, которым отдаются артисты, словно легонько приоткрывали завесу со своей души и дергали за ниточки души слушателей.
- Я же обещал тебе хорошее звучание, - спустя некоторое время заговорил Ллойд  в коротком перерыве между песнями, протянул другу свой стакан, легко чокнувшись. – За хороший вечер?
- За хороший вечер, - отозвался норвежец, слабо улыбнувшись, и осушил бокал до дна. – Главное теперь не влипнуть в какую-нибудь историю, как это обычно бывает по закону подлости.
Оба засмеялись и заметно поднапряглись, Одлас так уж точно. Со сцены объявили следующую композицию, заиграла музыка, зазвучал голос. И Лёфгрен замер, чуть не выронив из рук бокал.
Щемящее ощущение дежавю не давало покоя, всё внутри сжалось от необъяснимого чувства, по спине пробежались мурашки. «Да нет же, это бред какой-то» - мужчина нахмурился, вглядываясь в сцену в полумраке, и чуть приподнялся на стуле, пытаясь хоть как-то разглядеть того, кому принадлежал голос. Голос, который уберег тогда от пули, что подготовили для пытливого следователя. Только по его воле Одлас сейчас мирно сидел здесь и попивал свой виски с приятелем. Он вслушивался, он всматривался и пытался отвести себя от этой навязчивой мысли. Но голос был один в один как тот, что раздался тогда по ту сторону телефонной трубки. Таких совпадений не бывает.

Воздух застрял в горле, дыхание застыло, от чего пришлось с трудом сглотнуть, чтобы не закашляться с новым вдохом. Его одолело странное пугающее и незнакомое чувство, от  которого пальцы, держащие стакан, стали сжиматься сильнее, сотворив на хрупком стекле тонкую паутинку из трещинок. Момент густо тянулся, всё вокруг потускнело и растворилось, оставив норвежца один на один с музыкантом. Они смотрели друг на друга, ожидая, что сейчас вот-вот что-то произойдет. Но ничего не происходило. Одлас вглядывался в чужое лицо, пытался рассмотреть в обманчивом освещении прожектора, даже с барного стула сполз и влился в толпу, рассекая её плечом пока пробирался ближе к сцене. Музыка перестала звучать так же стройно и плавно, как звучала до того, пианист терялся в словах, но вопреки всему продолжал смотреть на Лёфгрена. Это не совпадение.
Больше ничего не произошло. Музыканты начали играть песню сначала, а Одлас с потерянным и отрешенным видом вернулся к стойке. Подложив под пустой стакан пару купюр и кинув приятелю сухое «Мне пора», мужчина двинулся к выходу, пытаясь нашарить в кармане мобильник. Нужно вызвать такси. Он быстро шагал по лестницам, в такт собственному биению сердца, позади слышалась песня, звучащая в этот раз совсем иначе. Ему казалось, что он чувствует собственными пальцами как нажимаются клавиши того рояля, гладкие и скользкие. Слышался голос, въевшийся в подкорку.
Он толкнул дверь и выбрался наружу, цепляя из кармана пачку сигарет. Руки от чего-то дрожали и пальцы не слушались, когда мужчина пытался вытащить сигарету, а потом еще её и прикурить.
- Блять, - тихо выцедил норвежец, в очередной раз пытаясь добыть огонь из зажигалки, но всё же добыл его, хоть и не сразу. Лёфгрен крепко затянулся, пропуская через себя ядовитый дым, и медленно выронил его с губ мягким полупрозрачным облаком. Он был напряжен, донимаемый необъяснимой внутренней дрожью, и пытался понять сложившуюся ситуацию. Откуда это парень узнал? Почему так поступил? Да и, в конце концов, кто он нахрен такой? Табак истлел слишком быстро, так и не принеся курящему удовлетворения. Затянувшись в последний раз, мужчина нашарил в адресной книге своего телефона номер службы такси и попросил прислать за ним машину. Завтра наверняка придется объясняться перед Ллойдом.
Пустующая квартира встретила хозяина мягкой тишиной, обманчивой и спокойной. Первым делом мужчина зачем-то ткнул на кнопку автоответчика на домашнем телефоне, хотя прекрасно знал, что все, кому он может понадобиться, звонят на мобильный. Искусственный голос, как и следовало ожидать, оповестил, что сообщений нет, но Одлас на что-то надеялся. Простой бездумный жест. Он умыл лицо холодной водой, а потом долго вглядывался в зеркало. Не в отражение, просто в пустоту позади себя. Ему хотелось получить ответы на вопросы, так больно терзающие его голову изнутри, казалось, что они, эти ответы такие очевидные, лежат на поверхности и дразнят. Казалось, что он вот-вот ухватится за них и освободится от мучительного беспокойства, но каждый раз, когда его ладонь разжималась, всё обращалось в пыль. Он не боялся угрозы извне, с этим он мог хоть как-то бороться, мог от этого защититься, а вот неизвестность пугала. От неизвестности нельзя спрятаться, неизвестность нельзя зарезать или застрелить, её нельзя поймать и посадить в тюрьму. Её можно только бояться.
В ту ночь ему снился сон, в котором он умирал, долго и мучительно, истекая кровью и блуждая в непроглядной тьме. Тело болело от ран, словно глухо пульсировало, сочась жизнью из-под кожи, становилось то неимоверно жарко, то холодно до онемения. Но он шел. Дальше, вперед, в темноту. Пока не услышал мелодию, до боли знакомую, еле различимую гулкую, будто он слушал её под водой. А потом снова голос, поверх музыки, отчетливый и плавный, звучащий где-то совсем близко, где-то впереди. И Одлас шел за ним, после этого сразу же проснувшись.

Всё катилось к чертям собачьим, стремительно и безвозвратно. Ему и не нужно было обладать даром ясновидения, чтобы осознать в какой ад может оборачиваться его жизнь, когда раздается телефонный звонок. Как чужой голос на том конце провода может заставлять сердце замирать. Одлас вопреки здравому смыслу верил этому человеку, не выставляя в расчет, что всё это может оказаться одной огромной западней. Интуиция в который раз вынуждала довериться совершенно незнакомому человеку, прочно засевшему в его голове. Его призрачное присутствие в довольно короткий срок сделало Лёфгрена чертовым параноиком и сводило с ума. Почти каждую ночь ему снились беспокойные сны, не приносящие отдыха, от которых он пытался избавиться посредством снотворного. И всё равно по пробуждению чувствовал себя абсолютно разбитым, на весь день сохраняя взвинченность и напряженность, натянутость словно у струны.
После последнего звонка от своего «доброжелателя» Одлас совершенно сбился с толку. Голос по ту сторону несколько раз дрогнул, рассказывая о судьбе следователя в ближайшие дни, если он не послушается, если он сам не повлияет на происходящее с ним. Слова того парня не выходили из головы, норвежец будто перематывал всё это у себя в памяти, пытаясь разложить данные по полочкам.
- Бакстер, ко мне мать приехать должна. Я могу сегодня уйти с работы пораньше? – голос заебанный до предела, кажется, третья или четвертая бессонная ночь была позади. Он терялся в календарных числах, днях недели, оставлял на рабочем столе по паре грязных кружек из-под кофе, забывал унести их обратно, закидывался энергетиками, и всё равно умудрялся ронять голову на кипу документов у себя на столе. Естественно, матушка его мирно жила своей жизнью в пределах Бергена, ни о каких путешествиях во всякие Даремы и не думала. Одлас начал отлынивать, то ли от навалившейся усталости и разбитости, то ли от страха сделать неверный шаг.
- Уйдешь тогда, когда на моём столе будет отчёт, - Кинни даже на него не смотрел, сосредоточенно копошился в бумагах и папках и хмурился. – Лёфгрен, если ты думаешь, что начальство меня не взъебывает, то ты очень ошибаешься. Не трать моё и своё драгоценное время.
Он должен был рассказать об этом боссу, снова. Возможно, даже спасти этим кому-то жизнь. Но слова застряли комом в горле, он просто стоял как дятел, напряженно вцепившись пальцами в спинку кресла, в котором сидел Бакстер. Норвежец колебался, мутное сознание приценивалось и пыталось решить, доверяет ли Кинни или нет. Он сомневался.
Тот рабочий день прошел на удивление гладко, хоть и утомительно, однако впервые за последние несколько недель его никто не беспокоил целый день, который он в очередной раз провел за писаниной, лишь изредка выходя из-за стола, чтобы закинуться кофе. За отчётом он отвлекся от мыслей о том телефонном герое, о том, что в одной из версий его не особо далекого будущего в его собственной спине торчит чей-то армейский нож, и о том, что голова скоро расколется напополам от усталости и стресса. Отчёт писался мучительно долго, давался трудно и с натягом, и когда стрелка на часах перевалила за шесть вечера, в дверь с предварительным стуком ввалился босс. Взвинченный и беспокойный.
- С северного позвонили, сказали с патрульной машиной прогуляться, предполагают, что можем взять того, что на доске висит уже пару месяцев, - Бакстер суетится, бегает взглядом по кабинету и останавливается им на подчиненном. А у того сердце в пятки ушло, что он аж слегка сполз по спинке стула. В голове болезненно пульсирует чужим голосом по кругу как заевшая пластинка «северный район», «откажись», «нож в спине». Одлас надавил с обеих сторон пальцами на виски, чувствуя, как постепенно подступает паника и становится трудно дышать. Но Кинни вдруг продолжил уже спокойней. – Я сам с ребятами съежу, а ты, - на момент он замялся, вновь хмурясь и вглядываясь в побледневшее лицо Лёфгрена. – Иди-ка ты домой.
- А отчёт? – норвежец усердно пытался изобразить сосредоточенное лицо, даже хотел предположить, что нужно взять работу на дом, но босс его перебил.
- Скинь что есть, с остальным разберемся завтра. Приоритеты на сегодня, как видишь, изменились, - он лишь пожал плечами, и уже было хотел поспешить скрыться по ту сторону двери.
- Кинни, - Одлас дождался, пока тот обернется, и только потом продолжил пугающе ровным тоном. – Будь там предельно осторожен.
Его чертовски мучила совесть. Кишки стянуло от волнения и предчувствия чего-то херового. Всю дорогу до дома он пытался самоубиться посредством выкуривания несметного количества сигарет. Если что-то произойдет с Бакстером, то это будет только на совести Лёфгрена. Это донимало, капало на мозг. Он должен был рассказать. Он его подставил.
Бокал дрожащей рукой снова и снова наполнялся виски, ею же подносился к губам. Меж пальцев вновь мелькала сигарета. Если бы что-то случилось с Кинни, ему бы уже позвонили, верно? Он пытался мыслить логически, настолько, насколько позволял уже не совсем трезвый рассудок. Выходило плохо, вся логика вмиг сжиралась множеством «а что, если». Хотелось кому-нибудь позвонить. Да хоть в 911. «Я тут должен был умереть от ножевого ранения, но вместо меня это сделает кто-то другой. Вы можете чем-нибудь помочь?». Это всё гребанный ясновидец.
Лёфгрен не помнил, как уснул, распластавшись по дивану в зале мертвым грузом. Не помнил, как разрывался будильник утром, как настойчиво звонил мобильный, как он отправил все свои устройства в беззвучный режим и благополучно проебал работу. Глаза продрались только часам к двум дня. Он, наконец, выспался. Экран телефона пестрил уведомлениями о миллионе пропущенных от Бакстера, о его смсках варьирующихся от «ты не охуел?» до «ты там живой?». Значит, всё в порядке.
Постепенно в относительный порядок приходила и жизнь Одласа, как только в неё вернулся сон по ночам. Опять удалось отвлечься от дурного работой и редкими посещениями бара. Маньяка того тогда так и не сцапали, зато он попался буквально через пару дней после злосчастного патрулирования в другом районе. Всё, казалось, стало идти своим ходом. Казалось.
Субботнее утро началось не с кофе, а телефонного звонка. Едва проснувшись, Лёфгрен подорвался к трубке, заранее прокашлявшись, чтобы голос звучал не слишком сонно, и ответил, настороженно вслушиваясь уже в знакомый голос.
- У меня кое-что есть для тебя, но эта информация не для телефонного разговора. Встретимся в Бишопсе в три, на третьем этаже за столиками на корте. Я сам тебя найду, - мужчина говорит тихо и торопливо, снова с той же дрожащей ноткой, что и в прошлый раз. – В три часа.
Остатки сна моментально испаряются с сознания, делая критически бодрым и подорванным почти на целый день. Собственного, мать его, выходного. Весь день потерялся где-то в повседневных делах вроде похода в душ, готовки завтрака или похода в продуктовый, но совершенных на каком-то автоматизме. Он словно сам потерялся в этом потерянном дне. Волнение заставило приехать на место встречи за целый час до намеченного времени, насильно заставило зажевать стресс картофельными чипсами, зачем-то заказанными в ресторанчике быстрого питания напротив столиков. Заставило параноить и оглядываться. Заставило вздрогнуть, когда рядом вдруг послышался тот самый голос.